<не назвался>
|
# Дата: 17 Ноя 2002 17:18
Сообщение: 12133Заголовок: А не так быстро сказка сказывается, или load...Отклик на: 11892 Как обещал, или restart.Чую, что затянул - так что пока промежуточный продукт.
6. "Не могу так сразу сказать вам, какова же отсюда мораль..." Итак, тезис состоит в том, что в творчестве А.и Б. Стругацких впервые в русской литературе "новый морализм" нашел СВОЙ жанр, как нельзя более отвечающий задаче изучения различных моральных стратегий как равноправных способов ведения "моральной игры".
Конечно, это утверждение не относится ко всем произведениям АБС. Чтобы лучше понять его, попробуем провести черту между "неоморалистическими" и прочими текстами АБС, подобно тому, как мы проводили эту черту по пространству русской литературы XIX века.
Наиболее очевидным решением вопроса "Где будем делать талию" кажется разделение всего творчества на ранних "утопических" и зрелых "неоморалистических" Стругацких. Однако очевидность - не самый лучший советчик. Приглядимся чуть внимательнее - не чтобы опровергать очевидное, но чтобы увидеть и то, что за очевидностью скрывается.
Прежде всего остановимся на трех основных циклах произведений, рассказавших нам предысторию и истории Мира Полудня. Принцип вычленения циклов вполне (внутренне-)хронологический: первый цикл - "СБТ", "Путь на Амальтею", "ЧП", "Стажеры", "ХВВ" - рассказывает о поколении героев МП, тех, кто сделал его возможным - Быкове, Юрковском, Крутикове, Дауге, Жилине. Второй цикл - "Полдень. ХХII век", "ПкБ", "ДР", "ТББ", "ПиП", "Малыш", "Беспокойство" - рисует тех, кто в этом мире живет - или, выйдя из этого мира, пытается расширить его. Наконец, третий, "каммереровский" цикл повествует о людях, все более и более ощущающих невозможность жить в этом мире. Деление это несколько условно, поскольку границы часто проходят не между текстами, а по самим текстам - но как рабочая модель сойдет.
Итак, цикл первый, героический. Как и положено эпосу, произведения этого цикла отражают вполне определенную систему моральных ценностей - и, как положено в эпосе социалистическом, эта система раскрывается пред глазами наивного героя. Два основных текста этого цикла, "СБТ" и "Стажеры", основаны на традиционной для соцреалистического романа схеме "романа воспитания", хотя только к ней, разумеется, не сводятся. Каков же тот нравственный опыт, который осваивают наивный водитель Быков и наивный сварщик Юра? Степень наивности Быкова, конечно, преувеличивать не стоит - он уж слишком героичен, а значит, вполне определен нравственно. Однако даже ему удается осознать значимость другого, непохожего на него человека. Впрочем, Быков и Юрковский оба - герои, оба - больше чем просто люди, и для обоих (как и для Дауге) "просто Маша" - человек чуждый, непонятный, и потому неприемлемый. Это мучит всех участников конфликта - но конфликт остается неразрешимым.
После того как в "ПнА" на роль "простодушного" не очень удачно попробовался Иван Жилин (оказалось, тоже - герой), Стругацкие наконец нашли действительно подходящую фигуру, способную увидеть и оценить тот образ жизни, который принесли в мир герои МП. Им стал "русский мальчик" Юра Бородин.
Впрочем, "увидеть и оценить" - не совсем та роль, которую он выполняет. Как и положено герою романа воспитания со времен "Амура и Психеи", он не столько наблюдает, сколько действует - и переживает последствия своих и чужих действий; он не столько разум, сколько душа. Оценки в романе дает "молодой герой" Жилин. Но в конечном счете его оценки становятся и оценками Юры - так что это не просто личное мнение одного человека, а ценности будущего мира.
Каковы же эти ценности? По большому счету они отличаются от ценностей первого поколения лишь отрицанием самозабвенного героизма, который так легко оборачивается самозабвенным эгоизмом. Точнее сказать, в романе мы постоянно встречаем людей, которые либо эгоистичны до самозабвения, либо самозабвенны - до эгоистичности. И удержаться на линии между этими столь сходными крайностями очень трудно, особенно когда существует единственный, "краюхинский" способ воспитания: бросание детей в огонь. Выжившие попросту вынуждены становиться героями...
Но ведь герой, как уже сказано - это человек, который не может отказаться от своего образа мысли, действий, жизни - и утверждает его наперекор всему. Вот уж действительно: его этос - это его даймон, одержимость которым может привести героя и к гибели. Особенность героев Стругацких - то, что они утверждают не только высокие ценности Познания и Творчества перед лицом холодного Космоса - но и ценности обыденные, мелкие, бытовые. Юрковский в халате или Быков в пижаме - это ведь не просто "деталь для оживления", но и реплика по поводу Космических Капитанов, Всюду Носящих если не Скафандр, то Мундир.
Жилин от героизма отказывается. Ему нужен не подвиг, а работа - но такая работа, которая была бы интереснее подвигов. "Стажеры" заканчиваются его выбором в пользу воспитания. Впрочем, "ХВВ" показывают, что этот выбор не сразу привел его к работе Воспитателя - пришлось и повоевать, и пошпионить...
Но прежде чем говорить о "ХВВ", подведем некоторые итоги. "СБТ" и "Стажеры" - романы довольно канонические, во многом лишь воспроизводящие, хотя и на высоком уровне, жанровые наработки предыдущей фантастики. То новое, что Стругацкие привносят в жанр - "живые", насыщенные и неоднозначные герои, проблематизация героизма как образа жизни - либо ограничивается простым (легко сказать - простое! поди добейся такого же эффекта) привитием реалистической "веточки" к романтико-приключенческому жанру, либо остается на уровне смысла, "посыла", не перестраивая самой структуры текста. "Жанровая революция" только готовится.
Но некоторые черты этой революции уже видны. В романах уже изображаются конкурирующие этосы - и хотя коммунистический героический этос явно конкуренцию выигрывает, он не способен так уж легко ассимилировать ни "мещанку" Машу, ни бармена Джойса, ни Шершня с Кравцом. Да и Жилин, как уже сказано, в конце концов принимает иную систему ценностей - хотя и полагает вполне искренне, что "хорошие люди ничем особенно не отличаются". Как раз "неособенные" отличия, передаваемые прежде всего через быт, "чудачество", являются предвестниками будущих этических конфликтов. Конфликтов, в которых нет изначально правых и виноватых, но есть люди, готовые зайти в утверждении своих ценностей слишком далеко.
Возвращаясь к "ХВВ", нельзя не отметить переходного характера этого романа. Стругацкие отказываются не только от космического антуража, заменяя научно-техническую экспансию экспансией культурно-политической, а сюжет-путешествие сюжетом-расследованием. Они отказываются от очень многих литературных ходов, ставших уже привычными; и прежде всего - от повествования в третьем лице. Известно, что неопытные писатели частно сначала пишут от первого лица, и лишь затем приходят к более "объективному" повествованию в режиме "он сделал". Здесь же мы видим обратный ход - от "он" к "я". Но главный отказ состоит в характере основного конфликта. Вместо спора между человеческой Культурой и космической Природой впервые в центр большого произведения выносится конфликт двух культур.
Безусловно, можно читать "ХВВ" как критику "общества потребления". Однако в таком чтении нет никакого труда: "наш" Жилин выманивает у "буржуинов" их Самую Главную Тайну, которая состоит в том, что они могут сделать человека счастливым без труда и даже серьезных материальных затрат - правда, ограничив его существование одной ванной комнатой. И человек - даже из самых твердокаменных коммунистов - готов пойти на это. И нужно много работать, чтобы вывести человечество за пределы этого комфортного саркофага.
Но есть и другой аспект этого конфликта, который открывается нам лишь после того, как первый посыл "взвешен, оценен и найден слишком легким". Жилин сталкивается с культурой, которая не хочет контакта с ним, как носителем иной культуры. Она открыта для новых адептов - но чужаков не любит. Она, в конце концов, замкнута на себя - как и культура самого Жилина. Он ведь тоже готов принимать других людей - но не другие ценности.
Меркой человечности/бесчеловечности культуры для Жилина остается ценность человеческой жизни, принятая в ней. Жилин не может допустить, чтобы люди умирали - и убивали других людей - ради собственного счастья или счастья всего человечества, а его героическая натура требует действия. И он готов делать все, что необходимо, для создания такой культуры, где ничто не оправдывало бы человеческую смерть.
Именно такое общество возникает благодаря усилиям жилиных. Именно его мы видим в "Полдне"; именно его ценности пытаются донести до других людей прогрессоры.
Если по "внутренней хронологии" "Полдень. XXII век" следует за романом "ХВВ", то по хронологии эстетической (как и внешней) он ему предшествует. Причины этого слишком очевидны; укажем лишь "родовые черты" ранних Стругацких: наивные герои-наблюдатели; взрослеющие персонажи; техническая экспансия в качестве фона; бытовое чудачество центральных персонажей. И что самое интересное - это вовсе не мир счастливых людей. Это мир людей живущих - и потому испытывающих радость и боль, симпатию и враждебность, гордость и зависть... И - мир людей, убежденных в правильности этого мира. В том, что у этого мира есть будущее.
Вот этот момент стоит оговорить особо. Успех коммунистического этоса привел к почти полной ассимиляции всех иных систем ценностей. Отдельные "золотоплащники" воспринимаются как безобидные и бесплодные трутни, которых можно кормить без ущерба для остальных; рецидивы героического этоса постепенно изживаются, сохраняясь (как и положено изжитым ценностям) лишь в рамках детского этоса. Коммунары, конечно, не считают свой образ жизни естественным в том смысле, что он наиболее прост и легок для осуществления; однако они явно уверены в том, что данный этос является наиболее человеческим из доступных им - и что он достоин продолжения.
Все это - вполне узнаваемые черты любой утопии. Однако заслуга Стругацких в том, что они не ограничились созданием очередной утопии; их заинтересовал вопрос, который ранее утопистами фактически не обсуждался. Это вопрос о том, каковы этические перспективы идеального общества.
Этот вопрос надо отличать от обычного вопроса антиутопистов - будет ли общество, построенное на данных "идеальных" принципах, удовлетворительным. Стругацкие исходят из ситуации, когда идеальное ( с нашей нынешней - или хотя бы их тогдашней - точки зрения) общество построено. Означает ли это, что этические проблемы в этом обществе не просто решены, но сняты самим общественным устройством? Предшествующие утописты полагали именно так; Стругацкие в этом усомнились.
Именно это сомнение стало началом нового этапа в их творчестве. Стругацкие стали искать этические проблемы, которые могут возникнуть в Мире Полдня. И нашли.
О характере этих проблем еще будет сказано, но сначала хочется подчеркнуть одну важную мысль. Главный результат "послеполуденных" повестей и романов Стругацких для истории литературы - не в том, что они раскрывают проблематичность конкретной утопии. Главный результат в том, что после них появляется возможность исследовать этическую проблематику любой утопии, и более того - любого Большого этического проекта. Антиутопия как жанр такой возможности не предоставляет; утопия сама по себе - тоже. А вот фантастика Стругацких такую возможность дает.
Итак, "Полдень. ХXII век" - это гипотетическое описание того оптимального общественного устройства, которое может быть достигнуто. Те критики, которые стараются усомниться в реальной оптимальности этого устройства, не вполне осознают задачу, решенную Стругацкими впоследствии. Ведь позднее АБС не "усовершенствовали" это устройство, как это - фактически - предлагают делать критики; они просто приняли данное устройство как пример оптимума, и задумались о тех этических проблемах, которые в нем возникают. Они перестали быть моралистами, утверждающими своей утопией определенный набор ценгностей, и стали исследовать этические следствия этой утопии. И это делает их опыт куда более интересным, чем любая корректировка их утопии. На место моралистической установки приходит установка неоморалистическая.
|