БВИ
Экс-модератор, редактор страницы АБС
|
# Дата: 24 Ноя 2013 16:53
Ответить
Фильм "Трудно быть богом" оказался больше России
"Вести-FM", 23.11.2013
Слушать аудиозапись, часть 1
Слушать аудиозапись, часть 2
Слушать аудиозапись, часть 3
Фильм Алексея Германа был показан на Римском кинофестивале и скоро выйдет на экраны и в России. О картине, ее режиссёре, процессе ее создания, реакции зрителей и о кинематографе вообще обозреватель радио "Вести ФМ" Антон Долин поговорил с обозревателем газеты "Коммерсантъ" Андреем Плаховым и обозревателем "Новой газеты" Ларисой Малюковой.
Долин: Сегодня наша дискуссия посвящена вопросу не только культурному, как мне кажется, но это более широкое явление, речь идет о фильме "Трудно быть богом" Алексея Юрьевича Германа. Я напомню нашим слушателям, что его мировая премьера прошла в вечном городе Риме, на Римском кинофестивале, где посмертно режиссеру был присужден золотой приз за вклад в кинематограф. Но, конечно, не только и не столько, наверное, даже это для нас важно, как тот факт, что фильм, работа над которым шла полтора десятилетия, наконец завершен. Что теперь уже никаких дополнительных работ над самой картиной не будет, а будут только работы по подготовке для проката, и что в очень скором времени фильм окажется все-таки на экранах. Я приветствую в студии моих гостей, моих коллег, кинокритиков: обозревателя газеты "Коммерсантъ" Андрея Плахова и обозревателя "Новой газеты" Ларису Малюкову. Давайте начнем с самого начала. Мне кажется, что довольно поразительный факт был в Риме, поскольку мы все там смотрели фильм, но я думаю, что тот эффект будет и здесь: фильм, который перегружен ожиданиями, нашими ожиданиями, ожиданиями, как иногда выясняется, людей, которые вообще очень далеки от кино, может быть, им просто нравятся Стругацкие, может быть, просто легенда вокруг этого фильма, который столько делается, их настолько раздражает, интересует уже много лет, что ожидания накопились, они спрессовались, и все равно фильм каким-то образом их обманул. Все равно люди выходят, те, которые посмотрели фильм, с ощущением какого-то удивления. Первый вопрос: было ли у вас это ощущение, если было, то чем оно было вызвано и почему такой эффект происходит? Связано с тем, что картина какая-то уж сверхавангардная или есть какие-то другие магические элементы, такие же странные, как две птицы, которые вылетели из-за экрана на первом римском показе картины. То есть совершенно какая-то непредсказуемая вещь, алогичная и какая-то будто не из нашего мира пришедшая.
Плахов: Ну, наверное, можно согласиться с тем, что некая мистика витала над этим проектом. Действительно, он столько лет делался, к сожалению, режиссер Алексей Герман не дожил до премьеры. И, в общем, здесь есть некая закономерность, потому что, мне кажется, конечно, это абсолютно субъективное ощущение, тем не менее, наверное, он - Алексей Юрьевич, я имею в виду - где-то внутренне боялся вот того, что этот фильм будет завершен. Потому что он слишком много в него вложил. Это действительно, может быть, главная работа его жизни. И он жил до тех пор, пока длился этот фильм, пока длилась работа над фильмом, пока длилась эта легенда, витала над нами. И вот он умер, и фильм появился. В этом есть какое-то действительно странное, и я бы сказал даже, мистическое совпадение. И дальше фильм продолжает жить своей жизнью уже, сталкиваясь с людьми, которые настроены на эту легенду, которые действительно очень многого ждали, многие из них. Другие ничего не ждали, просто что-то слышали. В любом случае это уже становится неким другим сюжетом, сюжетом реальной жизни фильма, в аудитории, которая на самом деле, как я почувствовал, не совсем готова к его восприятию. Хотя сам просмотр на Римском фестивале, вы, наверное, согласитесь со мной, прошел очень хорошо. Пресс-показ вообще блестяще, потому что практически никто не покинул зала. Это был резкий контраст по сравнению с тем, как проходила премьера "Хрусталева" в 1998 году на Каннском фестивале. Это была большая травма для Германа, потому что большая часть журналистов зал покинула, и реакция на фильм была крайне негативной. Потом, правда, многие критики пересмотрели свою точку зрения, но было уже поздно. Травма была нанесена. Сейчас этого не случилось. Если бы Герман присутствовал на премьере, он бы, конечно, порадовался. На самой премьере вечером я не был, слышал, что некоторые люди уходили, но это было в пределах нормального, картина действительно трудная, тяжелая, длинная и, как говорится, кино не для всех. Тем не менее, у меня не было ощущения того, что меня обманули, или не было какого-то удивления, изумления в том смысле, что я ожидал чего-то другого. Я был подготовлен к этому. Но понимаю, что, конечно, не все были к этому готовы. Потому что, как написал обозреватель радио "Свобода" Дмитрий Волчек, была опасность, что легенда окажется выше, больше, чем сам фильм. Но этого не случилось. Случилось другое, что фильм оказался больше сегодняшней России, которая, в общем-то, не готова к восприятию такого достаточно экстремального авторского эксперимента, авторского кино. На самом деле большого кино. Это не просто эксперимент, это действительно кино большого стиля, но выполненное в таких формах, от которых сегодня публика уже отвыкла, и поэтому возникает некий дисконтакт. Об этом, мне кажется, стоит поговорить.
Долин: Да, мне кажется, что уточняя или перефразируя то, что сказал Волчек, больше ли фильм, чем Россия, или, я бы скорее сказал, он ей равновелик... И очень во многих отношениях он ей равен, и это очень интересный эффект. Но то, что фильм оказался больше, чем легенда вокруг него... Главное опасение было, что легенда больше, чем фильм. Фильм больше, чем легенда - это факт, мне кажется. Что забываешь обо всех каких-то там опасениях, предвкушениях и так далее, фильм все-таки их стирает, ощущение разочарования, может быть, даже ощущение отвращения, но не разочарования, если вы понимаете, о чем я говорю. Кстати, что касается реакции людей на официальной премьере, то многие явно там присутствовали потому, что полагалось, потому, что было надо. И многие наши соотечественники в том числе. Я думаю, что многие люди ушли не потому, что они пришли смотреть великий фильм великого режиссера, а увидели что-то ничтожное, а потому, что в принципе в этот зал они попали по какой-то случайности. Ну, я в этом убежден. Мне рассказывал мой итальянский коллега Пауло Перона, главный редактор синефильского журнала, что он приехал в Рим на последние два дня фестиваля. Фестиваль уже закончился, призы были розданы, и он пошел смотреть повторный показ Германа, он не видел фильм в обычном кинотеатре, куда продавались билеты. То есть там не было никакой премьерной публики вовсе, с ним оказались двое его коллег, как выяснилось, они посмотрели фильм на премьере и пришли смотреть его еще раз. До такой степени были впечатлены. И он сказал, что практически никто не уходил из зала, и что люди оставались до конца финальных титров и аплодировали. Конечно, не весь зал, но большая часть. Он сказал, что такое происходит крайне редко, но вот, в частности, и на Римском фестивале. То есть это не наше какое-то субъективное раздувание. Я хочу обратиться к Ларисе Малюковой, уникальному человеку, которая не просто посмотрела фильм Германа "Трудно быть Богом", но посмотрела его завершенную версию дважды в течение одного дня. Я думаю, что многие люди, которые сейчас уже начинают критиковать фильм, его не посмотрев, просто не поверят, что такое возможно. Об этом изотерическом опыте прошу рассказать.
Малюкова: Ну, правда. Мы скажем, что мы еще вместе с вами смотрели его накануне буквально за пару месяцев без озвучания, но уже на большом экране первого апреля. Но просто после того показа тоже, если вы с вспомните, наш прекрасный "Фейсбук" разразился жутким негодованием, что это невыносимо смотреть. Я вам хочу сказать, что и в той версии это было крайне интересно смотреть на большом экране. Потому что для меня этот фильм больше, чем кино. Это даже не совсем кино, это нечто, чему мы не нашли... Андрей сказал о форме... Это тот случай, когда форма столь же важна, но это всегда касается любого большого произведения искусства, но в данном случае, мне кажется, это найдена такая мощная пластическая форма решения экранными средствами, что, конечно, фильм этот можно, мне кажется, бесконечно рассматривать как шедевры живописи или как какие-то высокие произведения скульптурного искусства. Почему я говорю о пластическом искусстве? Потому что у меня еще был один опыт интересный: я смотрела этот фильм на озвучании, несколько дней подряд я смотрела - называется барабан, смотрела, когда крутили один эпизод с книгочеями, с казнью книгочеев. И три дня мы смотрели буквально один эпизод фильма. Я вам хочу сказать, что на третий день я обнаружила в этом кадре новые для себя открытия. Если вы помните, на пресс-конференции Юрий Клименко говорил о том, что там не видно, а наверху стоит главный герой Румата... Этого ничего не видно, там какие-то вещи, как действительно в произведении необычайной глубины, рассматриваются с каждым новым просмотром заново. Поэтому тот день, который я провела с Германом сознательно, и это, да, для меня была такая внутренняя необходимость и какая-то акция, вот это был на самом деле очень интересный и, самое главное, очень живой опыт. Со мной была Нина Зархи на обоих показах. И не было это мучительно трудно. На самом деле, действительно есть очень интересная тема и очень важная тема, мне кажется, это необходимость как раз, и важно для критика - разговоры, может быть, какой-то дискуссии специальной о том, как быть зрителем фильмов Германа. Потому что, конечно же, фильм выйдет, и, конечно же, Антон, не могу с тобой не согласиться, легенда все равно для огромной части аудитории будет больше, особенно после наших возвышенных текстов, влюбленных в этот фильм. Конечно же, мы же видим, люди уже готовятся наброситься на эту картину. Непонятно почему, но вот это ожидание тоже есть. И будут эти тексты, и будет это негодование публики, поэтому, конечно, мне кажется, публику надо готовить к показу этого фильма.
Долин: Мне хочется еще об оной вещи сказать. Вообще, одна из главных моих мыслей по факту просмотра картины - это невероятное, интереснейшее совпадение Германа со временем. Потому что он всегда как бы делал вне времени. Он снимал что-то всегда не о современности. Он человек, который никогда не воевал, поскольку был ребенком во время войны. Сделал две в числе лучших картины о войне - "Проверка на дорогах" и "20 дней без войны". Он, естественно, не видел Октябрьской революции, но сделал замечательный фильм о Гражданской войне "Седьмой спутник", он, конечно, не жил в 30-е годы, тем не менее...
Плахов: И не бывал в ГУЛАГе.
Долин: Да, не бывал в ГУЛАГе. Совершенно потрясающе переосмыслил то, что сделал в прозе его отец Юрий Герман, в фильме "Мой друг Иван Лапшин", а затем на основе жизни своего отца отчасти сделал фильм "Хрусталев, в машину". При этом его фильмы лежали на полке. Там были годы, самый большой промежуток - это 14 лет на полке пролежал его фильм "Проверка на дорогах". Понимаете, человек живет в одном времени, снимает о прошлом, потом его фильм все равно никто не видит. Проходят еще какие-то годы, он оказывается в будущем. А фильм выходит и вдруг совпадает с публикой и с настоящим временем. Вот это какой-то невероятный и абсолютно магический и необъяснимый для меня эффект. Ничем кроме колоссального таланта или - скажем это пафосное слово - гениальностью объяснить я это не могу. Так вот, мне показалось очень интересным, как совпал фильм "Трудно быть богом" с сегодняшним днем. Кроме совпадений сюжетных и идейных, там очень много похожего на современную Россию. Хотя действия отнесено уже не в сталинские времена, а действительно в придуманные Средние века, не существующие, на другую планету. Но есть ведь еще одно - есть изобретения современного визуального кинематографа, от которых нам Герман кажется максимально далеким. Да, это вот широкоэкранное, там 3D, там 4D уже, долби, стерео. А он делал черно-белый фильм на три часа. И при этом все главные приметы этих новых изобретений лично я там обнаружил. Его работа кропотливая над звуком, которая длилась 4 года - ведь это то же самое долби, только без долби. Ему не необходимо, чтобы было много динамики, но вот эта полифония звуков, которая отовсюду раздается, создает эффект присутствия - это то, над чем он работал еще в "Хрусталеве". Или же 3D. 3D - что это такое? Это зритель, ощущающий себя внутри картины. Но ведь он снимает фильм с точки зрения персонажа, и камера подменяет своего персонажа, и зритель, хочет или нет, оказывается внутри изображения. И вот совершенно мне кажется потрясающим, что ему удалось так это все в картине... Безусловно, не намеренно при всей кажущейся архаичности. 15 лет делал ее, затем делал черно-белое, огромное, все это там, тем не менее, есть.
Долин: Мне кажется, что одна из драм, связанных с фильмом "Хрусталев, в машину" и с тем, что он так был недооценен и недопонят в свое время и в Европе, и в России, была связана с тем, что время, в которое он вышел, как-то сопротивлялось сильно этой картине. То есть в кино тогда были в чести совершенно другие вещи, это был зенит эпохи постмодернизма, и люди ждали какой-то откровенной цитатности, иронии в тех же самых Каннах. Того, чего они в этом фильме не обнаружили. В России просто не было никакого показа вообще. И ясно, что если чем-то и можно было кого-то привлечь, то ,скорее, какими-то броскими картинами вроде фильма "Брат" Балабанова, чем такими сложнейшими произведениями, как фильм Германа. И, конечно, главная беда - это было некое безразличие и к фильму, и к Герману, и к теме, которая там есть, сложнейшей теме, связанной, конечно, со Сталиным. И мне кажется, что одним из косвенных последствий безразличия к этой теме в течение какого-то периода стало то, что сейчас Сталин у нас вдруг превратился в эффективного менеджера и кумира народов. Но, не входя подробно в эту тему, сейчас в отношении фильма "Трудно быть богом" я вижу абсолютно потрясающее неравнодушие, потенциальных еще зрителей. Может быть, это неравнодушие, которое обернется ненавистью, топтанием, разоблачением и многими какими-то гадостями. Может быть, будет, с другой стороны, рядом и обожание, и восторг, и преклонение, но самое главное, я вижу, что даже публикация из Рима о премьера, что просто даже фотография из фильма, которая где-то появляется, скажем, в Интернете, встречает повышенный интерес. Как вам кажется, связано ли это только с тем, что Герман уже ушел из жизни, а ожидание картины затянулось, или что Стругацкие популярные все еще писатели, или есть какие-то еще причины, почему этого фильма, как сейчас кажется, очень многие так сильно и яростно ждут?
Плахов: Ну, наверное, можно сказать, что фильм задевает какой-то нерв, так сказать, действует на нервы.
Долин: Действует, точно.
Плахов: В общем, это мы видим по публикациям в "Фейсбуке", по многим реакциям тех людей, которые вообще на премьере не были и пока еще картины не видели, но уже имеют свое мнение. Как-то тоже довольно характерно.
Долин: Ревнивое такое...
Плахов: Ревнивое, обостренное, агрессивное. Почему? Мне кажется, это связано с тем, что кинематограф Германа - особенно последняя, поздняя стадия, имеется в виду "Хрусталев" - прежде всего и "Трудно быть богом" люди это интуитивно чувствуют даже те, которые не видели. Ну, многие видели фрагменты этой картины, уже понятно. Вот у них ощущение такое, что это кино, которое втаптывает их в грязь, что это чернуха, пусть даже как бы высокоинтеллектуальная или авторская...
Долин: "Высокодуховное", пишут они в кавычках.
Плахов: Но, тем не менее, чернуха, а им хочется совсем другого. Им хочется развлекаться, им хочется красоты, красивого на экране.
Малюкова: Светлого кино, как они пишут.
Плахов: Светлого, чтобы был свет в конце туннеля, была надежда...
Долин: Доброе, доброе кино должно быть.
Плахов: Доброе. Пусть это будет фильм "Шоколад", предположим, есть такой американский фильм очень хороший, приятная сказочка такая, или фильм "Пираты Карибского моря". То есть вполне достойные фильмы, но вот как бы эта модель кино, собственно, и сформировала сегодняшнее восприятие. Конечно, люди не любят в этом признаваться и говорят, что причины другие, но на самом деле, мне кажется, это базовая причина того, что происходит вот это отторжение. Люди хотят комфорта. Он устают от жизни, от ее проблем.
Долин: Помнишь, "Астенический синдром", когда там люди выходят из зала и говорят: я после работы устала, а мне грустное кино показывают.
Плахов: Разумеется. Ты говорил по поводу "Хрусталева" и того, что он попал не в ту эпоху. Конечно, уже в ту эпоху было действительно в моде совершенно другое кино. Дело даже не в постмодернизме, а в том, что погоду делало кино, где история представлялась, даже история с большой буквы, как мелодрама - прежде всего, "Утомленные солнцем", даже "Список Шиндлера", фильм "Жизнь прекрасна", даже вот, скажем, жизнь в концлагере и быт концлагеря чудовищный представал в форме комедии или сказки...
Малюкова: Трагикомедии.
Плахов: Пускай трагикомедии, но тем не менее с элементами... А Герман вдруг нам дает совершенно жесткую, абсолютно ничем не смягченную картину мира, трагическую картину мира, которую нужно рассматривать именно как картину. И это еще одна проблема. Лариса уже об этом сказала. Это фактически картина Босха, условно говоря, которую можно рассматривать бесконечно, углубляясь в каждый фрагмент этого полотна.
Долин: Не только можно рассматривать бесконечно, но невозможно рассматривать быстро.
Плахов: Да. Иначе ты просто...
Долин: Ты встаешь на пять минут к Саду наслаждения Босха, но ты скажешь: да, шедевр, но ты ничего не удержишь в памяти, в душе, в мозге, потому что это требует внимательного просмотра.
Плахов: Конечно. Это совершенно другой принцип. Между тем наши критики как будто бы профессиональные пишут тут такую ахинею, как скажем, в этом фильме нет характеров, в этом фильме нет драматургии. Извините, в этом фильме есть драматургия, просто она совершенно другая, построена по другому принципу. В этом фильме есть характеры, но характер, возможно, здесь не главное, здесь другой принцип вообще подхода к этой картине. И критик профессиональный, по крайне мере, должен это понимать. От зрителя, конечно, было бы это требовать, конечно, жестоко.
Долин: Но зрители есть зрители и зрители.
Плахов: Да, разумеется. И, по крайней мере, в этом есть задача критика.
Долин: Лариса.
Малюкова: У меня тоже была дискуссия с одним критиком на эту тему, который сказал именно то, о чем сейчас говорил Андрей, что нет характеров, что человек, который не читал Стругацких, ничего в этой картине не поймет. И вот это, мне кажется, очень важная претензия, на которой можно остановиться. Потому что, мне-то кажется, что человек, который читал Стругацких, ему будет страшно интересно, если это человек, интересующийся, понимающий. И очень интересно видеть эту вилку между фильмом и книгой. Она огромная, она есть. Притом, что это, может быть, одно из самых точных прочтений Стругацких.
Долин: Так сказал, во всяком случае, биограф Стругацких, который был на дискуссии по поводу фильма в Риме, и внук Аркадия. Они не только сказали, что фильм им понравился - это одно дело, но и сказали, что им эта экранизация кажется очень точной. И мне кажется, это интересное высказывание именно от людей, приближенных к Стругацким.
Малюкова: Конечно. И в этом парадокс этой картины. С одной стороны, она очень далеко как будто бы ушла от этой картины, во всяком случае, в современность для меня и внутрь человека, что очень важно от книги. Для Алексея Юрьевича было неслучайным. Мы не разу не слышим, что героя зовут Антон, или там какие-то вещи, мы просто этого не знаем. Я говорю о людях, которые не читали книгу. Мне кажется, что это будет совершено иное восприятие картину, чем у людей читающих Стругацких, но оно может быть при подготовленности столь же колоссальным и для любителей, потому что огромная армия придет поклонников Стругацких. И они уже готовы просто идти смотреть эту картину. Тем не менее, вот это очень важно - понять, то, о чем сейчас Андрей тоже говорил, понять то, что эта картина сложная для просмотра, и что аудитория нынешняя действительно в широком смысле... Антон, ты говорил, что легенда, ожидание... Все равно мы понимаем, что очень узкий сегмент зрителей придет. И из тех, кто придет, конечно же, не все зрители подготовлены, и кино сделало многое для того, чтобы зритель был неподготовлен к картине такого масштаба, сложности. И я бы сказала, такой беспощадности к аудитории, на которую может осмелиться только большой художник, каким мы знаем, был и остается Алексей Юрьевич Герман.
Долин: Скажите, друзья, как вам кажется, когда пишут люди, не будем даже углубляться в то, смотрели они фильм или не хотят, или боятся смотреть, что вот эта картина, которая принципиально не дает зрителю удовольствия, а это совершенно ужасно и плохо. Дальше делаются из этого какие-то выводы. Ведь это на самом деле мы между сомой сейчас можем поговорить, счастливый момент, когда мы вдели, а остальные еще нет. Ведь это не так. Ведь удовольствие бывает разного рода и, конечно, зрелище такого рода - это удовольствие зрителю. Я хочу настаивать на слове "удовольствие" тоже может дать, хотя, конечно, наверное, не любому зрителю. Но это другой уже разговор.
Плахов: Ну, да. Бывает и мазохистское удовольствие. Мы немножко мазохисты, наверное. Но, например, фильм "Сало" Пазолини - он дает удовольствие или нет? В общем, это один из самых страшных фильмов в истории мирового кино. Тем не менее, разумеется, он дает эстетическое удовольствие, интеллектуальное удовольствие, потому что мы погружаемся в какой-то совершенно потрясающий и фантастический во многом, но в то же время реальный мир. Это что-то невероятное. То же самое касается и фильма Германа. Дело в том, что здесь Антон говорил о том, что этот фильм оказался очень современным и, может быть, самым современным фильмом Германа. На мой взгляд, так оно и есть.
Долин: Безусловно.
Плахов: По сути, это единственный фильм Германа - снятая современность, как это ни парадоксально. Все остальные фильмы все-таки сняты о его детстве, предыстория как бы его жизни, о его родителях и так далее. Об эпохе, которая прошла. Здесь же действие происходит, с одной стороны, как будто бы в будущем неком, с другой стороны, как бы в прошлом, а в результате оно происходит именно в настоящем.
Малюкова: Причем как бы в далеком прошлом.
Плахов: В далеком прошлом и в не понятном будущем. А на самом деле в очень понятном настоящем, потому что речь идет о том, что к нам подступает средневековье. Или мы подступаем к нему.
Долин: Или подступили уже.
Плахов: Или уже подступили, что скорее.
Долин: Ощущение некоего здесь и сейчас там есть. И мне кажется, что когда мы смотрим исторический фильм, возьмем любой из предыдущих фильмов Германа, мы все-таки смотрим и понимаем, что будет дальше. Как он сам говорил про Лапшина: "Мне было важно снять лица людей, которых расстреляют". И мы должны ощущать. Мы понимаем, что потом будет 1937 год, и расстреляют. Мы смотрим фильмы про войну, мы знаем, как эта война закончится. Мы не прикрепляем это к персонажу, мы в целом понимаем, куда движется большая история. Но в случае с фильмом "Трудно быть Богом", поскольку это вымышленная история, длящаяся, никуда не переходящая, ни в какое Возрождение и Средневековье на другой планете. Предположим, если мы не читали Стругацких, даже если читали, тут другая развязка, мы находимся постоянно в неком здесь и сейчас. Это эффект, который создает Герман совершенно намеренно, и мы не знаем, есть ли движение вперед, куда-то в какой-то прогресс, в какое-то будущее из этого настоящего. И на самом деле ощущение того, что этого движения, может быть, нет, это есть одно из главных и самых мощных ощущений, хотя довольно жутких, в этом фильме.
Плахов: Вот я бы еще хотел сказать в связи с этим, с темой прогресса, что, по-моему, получилось очень в каком-то смысле хорошо, что этот фильм не был сделан тогда, когда задумывался, в 1968 году. Герману не дали его сделать вместе со Стругацкими. Прошло много лет, картина появилась только сейчас, но она стала гораздо более зрелой, она оказалась гораздо более актуальной для сегодняшнего момента, она накопила тот опыт истории, который поместился в промежутке между этими датами. И в этом смысле это может быть такая историческая удача.
Малюкова: Хотя, если некоторое время назад вышла картина, может быть, зрители были бы больше подготовлены. Не знаю, мне кажется, что еще лет 10 назад аудитория была более продвинута. А что касается современности, мне кажется, более готовы к каким-то сложностям, я имею в виду, к труду просмотра картины. Сейчас просто совсем такое сиротное кино. Что касается современности, мне кажется, что при том, что все картины прошлые Германа были о прошлом как бы, они не случайно... У них такая была судьбы страстотерпца, потому что каждый из них мы найдем... говорим об очень болевой проблеме нынешнего дня.
Долин: Лариса, хочу тебя сначала спросить, потом Андрея о том же самом. Вот фильм окажется на экранах, будет выбрана какая-то прокатная рекламная стратегия, думаю, что скорей всего как обычно бывает с авторским кино, большая часть вещей будет просто не сделана, по привлечению, скажем, людей в зал. Они все равно придут. Что можно сделать сейчас своими силами, что нужно было бы сделать для того, чтобы этот фильм дошел до тех, кому он предназначен. Я думаю, что это можно очень просто определить - просто думающие люди, люди способные воспринимать кино как искусство, а не как развлечение. Все эти люди, это зрители Германа, не зависимо от того, понравится им фильм или, наоборот, они будут раздражены. Но они будут способны его посмотреть и каким-то образом его оценить, а не просто удивиться и через 15 минут потребовать обратно деньги за билет. Итак, что можно или нужно делать, чтобы этих людей, которые, я убежден, честно говоря, в России огромное количество. С одной стороны, их очень малых процент в числе теперешних посетителей кинотеатров, с другой стороны, гигантский процент, я уверен, людей, которые не ходят в кинотеатры, но на этот фильм пойдут. Что мы все можем сделать, кроме тех разговоров, которые сейчас здесь ведем, что тоже, наверное, немаловажно.
Малюкова: Ну, да, кроме разговоров, текстов и так далее, мне кажется, что показ, слово "показ" все-таки коммерческое слово, но показ этой картины должен быть столь же необычен, насколько необычным является сама картина. Мне кажется, что можно было бы, во-первых, минимальное количество залов, ну, прямо минимальное. Во-вторых, эти залы должны быть какие-то правильные, условно говоря, после текстов, я знаю, в частности после моего текста, сразу написали из ЦДХ, что жалко, что у нас плохая проекция. Давайте сделаем проекцию, чтобы показывать в ЦДХ картину Германа. Это очень правильное место на Крымской набережной. Для этого должно быть качество, как они написали, кресел и экрана хорошим. И этот фильм можно показывать. Этот фильм долгого проката. Точек показа должно быть мало, более того, мне кажется, этот фильм надо показывать как в Галерее. Вот как бы я делала: люди приходят в фойе, на экранах идут фрагменты, крутится барабан с фрагментами, которые ты можешь пока гуляешь, рассматривать. Должны продаваться альбомы с репродукциями из картин Германа, которые я бы, например, с удовольствием бы купила. Должны быть какие-то буки, не либретто, а с какими-то аналогами, с какими-то ссылками на произведения подготовленные, той же живописи, тех гравюр, которые смотрел Алексей Юрьевич, тех музейных экспонатов, которые набраны в картине, которые могут быть частью выставки, которую может быть, то же в том же фойе... Потому что там блестящая совершенно коллекция тех предметов. Мы видели этот предметный мир, который заслуживает особого внимания. То есть зритель может погрузиться в картину еще до показа и почувствовать какую-то особую интонацию места и времени, в котором ему предложено пройти вместе с фильмом Германа.
Долин: На самом деле я не могу не вспомнить, что за несколько лет последних, что я общался с Алексеем Юрьевичем, я ознакомился довольно подробно с его этими щитами. У него по ранним картинам, к сожалению, не сохранились, но известно, что когда он снимал свои все первые фильмы, начиная с "Проверок на дорогах", он в съемочных павильонах, тогда это были павильоны, или даже на натуре, когда была натура, имел всегда щиты с фотографиями того времени, о котором он снимал.
Малюкова: И людей.
Долин: И людей, разумеется. Набирал огромное их количество. Это все было то, к чему он бегал и сверялся, правильно, не правильно. Но когда ты снимаешь фильм про средневековье, что делать? Как создать предметы и мир? И он создавал его действительно из живописи. Я видел эти щиты, где были какие-то там шайки банные или какие-то арбалеты, оружие с картин Брейгеля и каких-то вообще безымянных голландских художников. А вот, к примеру, архитектура тех домов, которые тогда были. И они им воспринимались как настоящие, хотя на самом деле, конечно, пусть их рисовали где-то с натуры, но они были предметом художественного вымысла. Конечно, зрителя было бы в это погрузить тоже, наверное, было бы интересно.
Плахов: Да, вот этот контекст живописный, архитектурный, вообще культурный контекст...
Долин: Бытовой даже.
Плахов: Да, было бы очень важно представить в каких-то альбомах. Как сказала Лариса, все это правильно. Безусловно, это очень творческая задача. Как вообще прокатать эту картину правильно и добиться какого-то эффекта. Чтобы это не было чем-то абсолютно музейным, было бы обидно, если бы это стало просто как бы показом предметов музейных исключительно. Все-таки привлекло какое-то зрителей интересующихся, но в то же время, чтобы это было неким отдельным событием, выделяющимся из рамок обычного проката.
Долин: Да, даже представить себе вот это расписание кинотеатра "Октябрь", где будет написано "Капитан Филипс", где будет написано "Капитан Филипс. 3D в 12,15,17. Зал номер 7", "Трудно быть Богом" в 15.00 и в 19.25".
Малюкова: Так это и будет, к сожалению.
Долин: Так и будет.
Плахов: А пока, ну что мы можем сделать? Мы все трое единомышленников, как я понимаю, пишем много уже, не первый текст про эту картину, про ситуацию, связанную с картиной. Отбиваемся от нападок некоторых наших коллег и просто читателей в "Фейсбуке", которые очень как-то агрессивно настроены против этого фильма. И даже пшат о том, что мы их там чуть ли не за уши тащим на эти показы.
Малюкова: А чем вызвана такая агрессия, Андрюша, как ты думаешь?
Плахов: А я не знаю. Дайте мне нансеновский паспорт, я хочу уехать из этой страны, где меня заставляют смотреть фильм Германа ужасный, втаптывают в грязь и так далее. Не надо волноваться, все гораздо проще, в общем, никто никуда не тащит, каждый может сформировать свое мнение. А кто не хочет, может вообще не смотреть этот фильм.
Долин: Конечно.
Плахов: Это и не нужно, наверное, для кого-то. Тем не менее, я думаю, что все-таки аудитория у этого фильма будет. Это интеллигенция, которая в нашей стране все-таки, эта прослойка не такая уж маленькая, не такая уж тонкая. Вот люди придут хотя бы из любопытства. Будут споры продолжаться. И, в общем, все равно это какой-то интерес к картине будет стимулировать. Может быть, в чем-то тут даже есть и элемент хорошего.
Долин: Я от себя хочу добавить еще то, что надо думать и о том, что как показывать фильм всему миру. Но, наверное, это касается не только мира, но и России. Кончено, было бы здорово, если бы удалось хотя бы в каких-то ситуациях присовокупить к показу фильма "Трудно быть богом" показ других фильмов Германа, благо их совсем мало. И я видел, может быть, вы тоже видели на Венецианском фестивале отреставрированный со звуком, с изображением, подчищенным копию фильма "Мой друг Иван Лапшин". Он смотрится, я бы сказал, довольно современно. И уж точно его почти в мире не видел. Если этот контекст показывать и создавать, то есть показывать Германа как явление, то фильм перестанет казаться, сейчас он кажется именно таким, он кажется инородным, инопланетным телом. Это некий метеорит, который упал на землю, мы пытаемся его боязливо простукивать, думая, сильно ли там радиоактивное поле, нельзя ли заразиться, и можем ли мы его расщепить или нет, что это за материал, может он нам быть полезен или чем-то вреден, сверхтвердый или, наоборот, какой-то там неплотный. Мы этого не понимаем пока что. И если вдруг открыть целую планету и увидеть, что она состоит из этого материала, то гораздо проще будет исследование этого метеорита, а может быть, увлекательнее и в какой-то степени продуктивнее.
Малюкова: Это еще важно потому, что, к сожалению, это один из крупнейших, а может быть, на мой взгляд, крупнейший режиссер российской современности, на западе все-таки не так известен, как хотелось бы.
Долин: Почти не известен.
Малюкова: И есть другие имена, не будем их называть, которые очень известны, и обидно, что вот такой дисбаланс он существует. Каким-то образом тоже надо этим заниматься, конечно.
Долин: Я хочу напоследок задать, но не короткий, а довольно длинный и сложный вопрос, на который... У нас нет выбора, мы можем только схематично ответить, хотя бы как-то. Вопрос такой: зачем это нужно зрителю? На самом деле, уберем вот это интеллигентный зритель, умный, глупый, предположим, что фильм он для всех. Дальше эти все могут сами выбирать идти или нет, как реагировать, это, разумеется, их дело. Но люди, бывает, что выходят с фильма, который дает какое-то негативное ощущение и вообще какую-то фрустрацию. Я считаю, что всегда искусство приводит к этому результату так или иначе. Ну и вот, дочитал "Преступление и наказание" и себе говоришь: да, он убил старушку, это все плохо, но в конечно счете мы понимаем, что преступление это плохо, это совершать нельзя. И какой-то, скажем, примитивный педагогический смысл из этого вырисовывается. И так далее. Каждое сложное произведение, как правило, имеет какую-то мораль - зачем нам было нужно в него погружаться. Сейчас, действительно, люди не смотревшие, задают вопрос: ну зачем мне там три часа дерьма и ужаса? Какой ответ на этот вопрос дали бы вы, скажем, не своему коллеге-критику, а просто человеку, пришедшему с улицу, неглупому, который задает его и действительно думает, потратить свои 300 рублей на этот фильм или на другой?
|
Роман
Участник
|
# Дата: 26 Фев 2014 18:48 - Поправил: Роман
Ответить
"Трудно быть богом" по Алексею Герману: опыт прочтения Стругацких
"Омскпресс", 25.02.2014 10:05
Александра Яковлева
27 февраля, уже в этот четверг, на киноэкраны выйдет долгожданный фильм Алексея Германа "Трудно быть богом" по одноимённой повести отцов современной отечественной фантастики братьев Стругацких.
Критики называют его "главным долгостроем Ленфильма", ведь экранизация снималась 13 лет и завершилась после смерти режиссёра. Писатели Дмитрий Быков и Умберто Эко уже посмотрели картину и высоко оценили её, назвав "событием в мировом киноискусстве". На Римском кинофестивале 13 ноября 2013 года "Трудно быть богом" удостоился высокой оценки, а Герман посмертно получил премию "Золотая Капитолийская волчица" за вклад в киноискусство.
Литературная основа: о скитаниях вечных и о Земле
Аркадий и Борис Стругацкие
Повесть Аркадия и Бориса Стругацких "Трудно быть богом" была написана в 1963 году, а опубликована в 64-м. Она входит в цикл произведений "Мир Полудня" - в нём писатели размышляли на тему того, каким станет человечество, если оно и дальше будет так же стремительно идти по пути технического и гуманистического развития. Они заглянули на 100 лет вперёд и представили, как наши космические корабли бороздят просторы далёких-далёких галактик, как человечество выбирается из колыбели и помогает другим внеземным цивилизациям найти путь гуманизма и прогресса. Ну, а в "неправильных" гуманоидных сообществах на других планетах Стругацкие изображали антиутопические варианты развития цивилизации, походя обличая кровавые режимы, существовавшие на нашей планете. Собственно, из-за этих прозрачных намёков цензура со скрипом пропускала (а иногда и не пропускала) романы и повести братьев-фантастов.
Вот, к примеру, цитата из повести "Хромая судьба": Страны, которые нравились господину президенту, вели справедливые войны во имя своих наций и демократии. Страны, которые господину президенту почему-либо не нравились, вели войны захватнические и даже, собственно, не войны вели, а попросту производили бандитские, злодейские нападения. Сам господин президент произнёс двухчасовую речь о необходимости раз и навсегда покончить с коррупцией и благополучно перенёс операцию удаления миндалин.
Никого не напоминает? Ох, извините, это вовсе не тот человек, о ком вы подумали, "Хромая судьба" была написана намного раньше.
А вот из повести "Трудно быть богом":
А в Арканаре всё переменилось! Возник какой-то новый, систематически действующий фактор. И выглядит это так, будто дон Рэба сознательно натравливает на учёных всю серость в королевстве. Всё, что хоть немного поднимается над средним серым уровнем, оказывается под угрозой. Вы слушайте, дон Кондор, это не эмоции, это факты! Если ты умен, образован, сомневаешься, говоришь непривычное - просто не пьёшь вина, наконец! - ты под угрозой. Любой лавочник вправе затравить тебя хоть насмерть.
Сюжет повести (а вместе с ней и фильма) разворачивается на одной из гуманоидных планет, погружённых в мрачное Средневековье. Земной учёный-историк Антон ведёт наблюдение на планете, скрываясь под именем дона Руматы Эсторского. У него есть правдоподобная легенда, привилегии, деньги, он немного чудаковат (регулярно моется, вот ужас-то!), но в целом вписывается в канву цивилизации. Одно правило: ему ни в коем случае нельзя вмешиваться в происходящее, хотя это не так-то просто, особенно когда на его глазах истязают и жестоко убивают ни в чём не повинных людей.
История длиною в жизнь
Несмотря на благодатную почву, увлекательный сюжет и острую политическую подоплёку, произведения Аркадия и Бориса Стругацких экранизировали с неохотой. Может быть, потому, что время было такое – написать и выпустить в самиздате было проще, чем протащить сценарий и весь съёмочный процесс через советские киностудии. А может быть, авторы слишком радели за своих детищ, и нужно было быть на одной волне с мэтрами отечественной фантастики, чтобы получить их благословение на съёмки. Так или иначе, известные экранизации произведений Стругацких можно пересчитать по пальцам, и почти все они приходятся на период перестройки. Однако режиссёр Алексей Герман вынашивал свой замысел ещё с 1968 года. Борис Стругацкий даже стал соавтором первого варианта сценария, а вскоре было получено разрешение на съёмки, хотя сценарий пришлось несколько переделать, и 20 августа 1968 года всё было готово. Но на следующий день началась Пражская весна, и в студии Герману сказали: "Алексей, забудьте думать про это кино. Мы вам советуем даже книгу куда-нибудь выкинуть, потому что — вы сами понимаете".
Алексей Герман на съёмках "Трудно быть богом"
Интересно, что в тот же день, 21 августа 1968 года, Алексей Герман познакомился со Светланой Кармалитой, своей будущей женой. Именно она стала соавтором третьего сценария, по которому, спустя 32 года, Герман вновь попытался снять свой фильм в Чехии.
Почему так долго? Было много причин, в том числе и конкуренция. В годы перестройки руководство "Совинфильма" решило всё-таки сделать то, что было запланировано. Аркадий и Борис Стругацкие настаивали на советском режиссёре, желательно – Германе, но выбор руководства пал на режиссёра из ФРГ Петера Фляйшмана, который также и продюсировал картину. Стругацкие были против такого поворота событий и перестали контролировать процесс съёмок, в итоге вышедший в 1989 году фильм им жутко не понравился. Алексей Герман пытался наладить сотрудничество с Фляйшманом, ездил к нему на съёмочную площадку в Киев, но немецкий режиссёр отказался корректировать свой сценарий – на том и разошлись. Госкино в лице Александра Камшалова предложило Герману снять своё кино, параллельно с работой Фляйшмана, но совместная с женой работа над сценарием на тот момент застопорилась, потому что Герману сложно было изъясняться иносказательно. "Мы написали страниц двадцать и бросили, потому что богом быть было не трудно... почему это он Рэба, а не Берия?.." - рассказывал режиссёр.
Что на выходе?
В третий раз невод был закинут десять лет спустя; сценарий, написанный уже "по мотивам" повести, был окончен, однако работа над фильмом, длившаяся еще бог весть сколько времени, завершилась уже после смерти Алексея Юрьевича.
Жена и соавтор сценария Светлана Кармалита отмечает: Картина вообще смонтирована лет пять тому назад. С тех пор ни один кадр из неё не ушёл и никакой другой там не появился. Всё, что было сделано Лёшей, есть на экране.
Леонид Ярмольник на съёмках фильма
Если изначально Герман хотел видеть в качестве дона Руматы Эсторского Владимира Рецептера, то в окончательном варианте главную роль исполнил Леонид Ярмольник. Сам он отмечает: несмотря на то, что наш зритель всегда считался самым понимающим и самым тонко чувствующим, сейчас контакт со зрителем потерян – далеко не каждый понимает серьёзное кино. О фильме Германа он говорит так: Работы Алексея Германа, так же как и фильмы Тарковского, — это особое кино, которое требует от зрителя особых нервных затрат, внимания, опыта, искушённости, знаний, если хотите. Если говорить кулинарным языком, то "Трудно быть богом" — это изысканнейший деликатес. К слову, техника Германа действительно так же необычна для современного зрителя, как и техника Тарковского. Лично мне это напомнило "Седьмую печать" Ингмара Бергмана – в том числе и столь нехарактерной для современного кинематографа чёрно-белой съёмкой.
Кадр из фильма Ингмара Бергмана "Седьмая печать"
Но здесь дело не в том, что фильм "косит" под старину или ещё что подобное. Алексей Герман, отличавшийся характерной, близкой к документальной, манерой чёрно-белой съёмки, очень органично применил монохром так, что он сработал на идею. Дело в том, что даже в самом тексте Стругацких яркими цветовыми пятнами выделяются лишь пролог и эпилог – детство главного героя на Земле. Все остальное, основные события, - серая хмарь. "Больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми", - серый цвет выступает основной краской для повести братьев Стругацких.
Кадр из фильма Алексея Германа "Трудно быть богом"
Светлана Кармалита говорит о своём муже: Алёша всегда хотел, чтобы начали понимать, что кино – это искусство, абсолютно самостоятельное, такое же, как живопись, как музыка, как литература. А как к этому подготовить? К этому надо готовиться с детства. Надо книжки умные читать.
Кадр из фильма Петера Фляйшмана "Трудно быть богом"
Творение Алексея Германа не идёт ни в какое сравнение с работой Петера Фляйшмана. "Трудно быть богом" 89-го года передаёт основную сюжетную линию, но не имеет и половины той глубины, которая заложена в повести. Воспринимаясь как увлекательная красочная картинка, фильм не может похвастаться силой кадра, выразительностью актёров, гениальной операторской работой, символикой, присущей тому же Бергману или Тарковскому. Всё это есть у Алексея Германа.
Русский классик сказал: "Мы не врачи, мы – боль. Мы говорим о том, что болит, а как с этим справиться, каждый должен, приняв эту боль в себя, решать сам для себя", - говорит об экранизации повети Светлана Кармалита.
Этот фильм непрост для восприятия, он заставляет думать, буквально тормошит уснувший мозг, врывается в него с гипнотизирующим ужасом черно-белого кадра. Возможно, для кого-то он так и останется в категории "Что это я только что посмотрел?!". Но ценителям творчества Стругацких и тем, кто не боится серьёзного кино, картина наверняка придётся по душе.
|